|
Письмо к дочери.
Наверное, у каждой женщины в жизни наступает период, когда она понимает, что нет никаких душевных сил идти дальше по выбранному пути, множество сомнений одолевают душу, на первый план выступает личный эгоизм и начинается ропот на своё бытие. А в голове одна и та же мысль: «Как я, бедненькая, устала!»
Однажды я пришла к духовнику в весьма плачевном состоянии духа. После моей пафосной речи о том, как труден крест материнства, батюшка молча удалился в другую комнату и вернулся с книгой (Архимандрит Епифаний (Феодоропулос) «Добрачные отношения. Гражданский брак. Аборты» — прим. автора) в руках. «Хочешь, я тебе кое-что прочту?» — «Ну вот, — подумала я, — так хотелось элементарного человеческого понимания, а придётся выслушивать богословскую лекцию о смирении…» Но с первых строк почувствовала, как ком в горле предательски не даёт дышать, а затем в комнате наступила тишина, которую ни за что не отважилась бы нарушить…
Описанная в этой книге история происходила во время Второй мировой войны в Германии. Автора, знаменитого врача-хирурга, посетила молодая женщина. У неё было двое маленьких детей, и в тот момент она была на четвёртом месяце беременности. Её супруг-врач был мобилизован и отправлен на фронт. После осмотра этой женщины хирург объявил ей горькую правду — двусторонний рак груди. Гормоны беременности, необходимые для развития ребёнка, сейчас становились смертоносными для здоровья матери. Врач поставил её перед нелёгким выбором: или она, или дитя… Она не вздрогнула, не заплакала, а только гневно ответила: «Нет! Никогда! Ребёнок принадлежит только мне и мужу! Я никогда не дам своего согласия на то, чтобы у меня его отняли. Он — наследство для моего мужа. Мне совершенно безразлично, что будет со мной. Я вас прошу: сохраните мне жизнь, пока не родится ребёнок! Умоляю!» Никогда, за многие годы врачебной практики, этому врачу не приходилось встречать ничего подобного. Потрясённый, он пожал ей руку. Два дня спустя она легла в клинику, и началась долгая и упорная борьба за её жизнь.
Задачей первой операции было удаление одной груди и множества прилежащих к ней желез и лимфоузлов. Спустя четыре дня тщательные наблюдения показали, что с ребёнком, к счастью, всё было в порядке. Однажды, смеясь, мать спросила у доктора, сколько примерно ей ещё осталось жить. Все понимали, что ответ ей был нужен исключительно для того, чтобы знать, достаточно ли у неё времени, чтобы дождаться появления ребёнка на свет. Но кто ведает времена и сроки? Тем временем мать стала потихоньку слабеть, говорила только об ожидаемом ею малыше, о том, как оставит своему мужу наследие их любви. А спустя несколько дней врач получил ответ на свой запрос из Генерального штаба — вся часть, в которой служил её муж, погибла на Восточном фронте… Своей пациентке он не сказал об этом ни слова.
Вторая операция была более ответственной и опасной, так как общее состояние матери ухудшилось. Это был шестой месяц беременности, и если бы начались преждевременные роды, ребёнок бы не выжил. Операция прошла без осложнений, хотя стало очевидно, что рак стремительно делает свою работу, и надежды на исцеление не осталось. Профессор более всего опасался, что плод умрёт в утробе, и всё окажется напрасным. Но мать верила… и каждый раз с сияющим лицом рассказывала, что чувствует его шевеления, его маленькие ножки.
Начинался последний бой со временем. На облучение она не согласилась, рана на месте операции не рубцевалась, силы её организма истощились. На восьмом месяце ей предложили вызвать роды, но она решила поехать домой. Теперь её душа была спокойна, а врачу она пообещала сообщить, когда родится малыш. Профессор был потрясён, когда получил письмо, написанное ею самой, о том, что десять дней назад родился её мальчик, что сил почти не осталось, но она благодарна Богу, что Он услышал её молитвы. «Это событие многое для меня значит. Это величайшее утешение в конце жизни. Смерть грядёт. Конец приближается. Я не хочу казаться лучше, чем я есть: я часто испытываю страх перед смертью, особенно в те ночи, когда я лежу одна с открытыми глазами в темноте. Но тогда меня утешает мысль о моём ребёнке — живом доказательстве любви Божией. Я точно знаю, что у меня не хватит сил бороться за свою жизнь, и утешаюсь мыслью о том, что, в сущности, даже самые заботливые родители могут сделать лишь очень немногое для своих чад. Ведь и их судьба, и наша собственная целиком находится в руках Божьих. И в эти отеческие, сильные руки я полностью предаю сегодня всех тех, кого оставляю после себя… Я старалась быть для своих детей, бывших для меня величайшим даром, хорошей матерью. Десять лет нас с мужем связывала любовь, которую никогда не омрачало ни малейшее облачко. Нелегко оставить их всех. Но я ухожу в надежде, что, освободившись от земных страданий, мы все вместе обретём радость вечной жизни. Прощайте! Р. S. Прошу Вас передать это письмо моему мужу, когда он вернётся».
Четырнадцать дней спустя она умерла, а муж так и не увидел наследство, которое завещала ему его верная супруга.
***
Окончив читать, батюшка, который за свою священническую жизнь пропустил через сердце немало человеческого горя, молча плакал. Мне было неловко, и в то же время так хорошо… В моём сердце всё главное стало главным, всё мелкое — обмельчало в конец. Я увидела свои «скорби» такими ничтожными, серыми, ненужными. Чего я боялась? Ни разу Господь не посрамил моего упования; вынашивая и рожая своих детей, я всегда ощущала Его крепкую, твёрдую руку. Как горько и стыдно мне поднимать глаза в небо. Неблагодарность — тоже нелёгкая ноша.
Я каждый день имею счастье видеть своих детей, слышать их бесконечную, назойливую болтовню, складывать их рубашонки и штанишки в шкаф, гордиться их успехами и болеть вместе с ними. Мне ни разу не пришлось становиться перед выбором: или мне жить, или кому нибудь из них. Нет, стоп, это неправда. Где то в самых глубинах сердца лежит что то чёрное, вязкое, страшное — мои мысли и чувства. Благодарю Господа за то, что слово «аборт» никогда не возникало в моей голове. Но не всегда нужно медицинское вмешательство для того, чтобы убить своего ребёнка. Достаточно не обрадоваться, не захлопать в ладоши, когда узнаешь о том, что он уже пришёл в этот мир, не погладить его рукой, не посмотреть в глаза мужа с любовью и благодарностью… Можно просто это дитя не хотеть, но с чувством собственного «смирения и терпения», коснея в своём эгоизме, вынашивать маленького, беззащитного, такого зависящего от тебя человечка. Или ещё хуже — надеяться, что авось что нибудь случится, и всё само по себе разрешится, и можно будет дальше жить — не тужить.
***
Доченька, я не радовалась когда узнала, что Господь послал мне тебя… Но ты родилась — и это стало самым главным в моей жизни, я могу теперь посмотреть в твои такие смышлёные глазёнки и сказать: «Прости!» А если бы действительно что-то случилось, как бы я носила в каждой клетке своего тела чувство вины?! Мать, убивающая своего ребёнка, наказывается уже тем, что в этой земной жизни ей не убежать от самой себя, не оправдаться перед своей совестью, она всегда знает, что всё могло бы быть иначе.
В страхе я поближе придвигаюсь к тебе спящей, и твоим посапыванием, как самой удивительной мелодией на свете, заливается весь мой мир, и мне кажется, что сердце моё становится похожим на свечу, которая вот-вот истает, или на стремительную реку, которая не выдержит и выйдет из берегов. Благодарю Тебя, Господи, за счастье быть мамой!
Вика Каушанская
_________________
Мне жить бы хотелось иначе,Носить драгоценный наряд...Но кони все скачут и скачут,А избы горят и горят...
|
Вход
Регистрация
Совместные покупки
О нас
Поиск
тебе лучше помолчать 
а при чем тут поликлиника и садик? 
) вообще съехидничала-мол,какой вам садик, тут здоровых не берут! 
И затем повторил несколько раз подвиг, причем не только вползая, но пытаясь и стоя осилить ступеньки на горку! 
а доверие мне соцзащита все пихает. 
Невролог у нас своеобразная дама, но! взяток не берет, ответственная, честная и старается для деток. Мне и как специалист она очень нравится. 
эх, прислушивалась бы я ранее к ее мнению! Не надо было в ДРКБ деток упихивать...ээх...
Очень хочу, но очень боюсь...тем более мы на 2-х препаратах. Кстати, когда пили один конвулекс, ремиссия была почти 6 месяцев, а потом как пошло по нарастающей, он уже не помогал, каждый раз увеличивали дозировку и всё бесполезно 
, пришлось добавлять топомакс.
Взяла талон на 18 июля.Если кому надо,поторопитесь там мало осталось!
- отсутствие направления из Кирпичникова на комиссии врачей не смутил, даже не удосужились меня об этом осведомить, а вот в МСЭКе потребовали 