|
Вот это мои любимые отрывки из каждой главы. М.Эпштейн. Отцовство.
Ожидание.
Что испытывает отец в эти девять месяцев ожидания? Восторг, торжество? Нет же! Там - все полнится и набухает, а во мне окаянная пустота... Работа из рук валится, с утра до вечера дремотная праздность.
И особенно мне тяжко бесплодным себя ощущать рядом с Леной, в которой новое ее положение произвело небывалый подъем.
Рождение.
В тот день, когда она выплыла ко мне из тумана, я впервые нашел в себе силы молиться. Труднее нет ничего для души. Насколько легче становится после молитвы, настолько тяжко и невозможно к ней приступить. И вот настал тот день, когда жена одна где-то в казенных палатах, под холодом и блеском металла, мучилась и, может быть, умирала, и никто на всем свете не мог ей помочь. И тогда без усилия и без сопротивления, а так обычно, словно я делал это всю жизнь, я опустился на колени и, сначала про себя, потом вслух произнес слова молитвы.
Встреча.
Раньше, до ее рождения, мы думали только о мальчике. Лена упорно чувствовала в себе сына и не поверила глазам, когда акушерка показала ей девочку.
Может, это предчувствие мужского плода неотделимо от природы беременности? Мужчина входит в женщину и остается в нем семенем. Рождение девочки слегка озадачивает: это как бы внеполовой способ размножения. Вот почему отец чаще хочет сына и гордится им как свидетельством своей мужской силы. Тогда как девочки чуточку стыдится, словно проявил слабость - жена и без него могла обойтись, взяла и раздвоилась.
Зато рождение сына укрепляет самодержавный образ мыслей: с женщиной была только семья, а с первым мужчиной появляется государство. Рождение дочери не располагает к диктаторским поползновениям, пробуждая скорее рыцарские инстинкты. И семья превращается не в государство, а возвращается к роману.
Встреча.
У нас по-прежнему бывает много гостей, но мы впускаем их как вернувшихся хозяев - сами знаете, где и что, распоряжайтесь! Суть в том, что незначительное различие между жившими в этом или другом доме стирается перед лицом того, кто только начал жить. Вот кто настоящий гость, вокруг которого начинается настоящий праздник и обряд гостеприимства.
Встреча.
Запах моей девочки для меня так же необходим, как воздух, - я то и дело ощущаю его нехватку и отправляюсь за очередной порцией, раз десять-двадцать на дню пополняя легкие свежим запахом.
Тайна.
Наилучшее настроение у нее бывает по утрам, сразу после пробуждения, когда открывается ей свет и простор, будто только что родилась. Потом к середине дня, она уже, видимо, устает от непривычной ноши бодрствования, начинает сердиться. А к вечеру ей становится еще труднее жить... Поразительно, насколько умирание дня прямо, как в растении, отражается в ней. Не нажито еще никаких защитных слоев, и день - впрямую жизнь, а ночь - впрямую смерть.
Тайна.
Иногда она плачет, не раскрывая глаз, и это особенно страшно, потому что мы оказываемся в стороне, бессильны отогнать невидимую угрозу. Мы могли бы спасти ее от стихийного бедствия, но тут изнутри что-то наступает на наше дитя, перед чем остается только отступить, разбудив ее осторожными касаниями и поцелуями. И тогда, раскрывая глаза, она расцветает в улыбке и начинает нам принадлежать.
Рост.
Каждый день что-то неуловимо сдвигается в ней. Так, ровно в три месяца Оля впервые установила отношения со своей левой ногой. Произошло это в ванночке, где мы грели ей больной живот; теплая вода настолько ее успокоила, что появилось внимание к внешнему миру. Вот тут-то она вдруг и обнаружила свою ногу, торчащую из воды: нога шевелилась, Оля тянулась к ней, доставая до колена.
Удивительно, как человек открывает со стороны свое собственное тело, которое изнутри полностью ему принадлежит.
Игра.
Раньше она любила лежать на спине и глядеть на все, что высилось перед ней. Она обижалась, когда ее клали на живот, ведь жить для нее значило созерцать. Лечь навзничь - это уже такое освобождение от суеты, которое дано новорожденному и лишь высочайшим моментам созерцания, когда небом, а не землей жив человек. Так на поле битвы Андрей Болконский, раненый, упал навзничь, и тогда-то показало ему небо во всю свою беспредельную высоту...
Теперь же только ничком Оля и хочет лежать. Мир придвинулся к ней вплотную, и она уже не взглядом, а ручками и ножками хочет его знать.
Игра.
Первая настоящая игра - прятки - началась у Оли на восьмом месяце. Поразительно, что такой несмышленыш может проникнуть в тонкий смысл этой игры. Но может быть, вся эта забава младенцу даже проще и понятнее, чем нам, - ведь тут разыгрывается опыт небытия и появления на свет. Потом, к пяти-шести годам, эта игра приобретает иной смысл: хорошенько запрятаться, чтобы труднее было найти. Но маленький прячется не для того, чтобы скрыться, - он хочет, чтобы его обнаружили, нетерпеливо ждет этого и сам выглядывает или выбегает навстречу. Его победа - быть найденным. Это игра в само рождение.
Разлука.
Так жаль сломанных игрушек, идущих в мусорную корзину, и особенно - рубашечек и распашонок, тех, из которых Оля уже начинает вырастать.
Разлука.
Соска - вот модель нашей цивилизации, искусственное вкрапление между природой и человеком.
Оля очень любит свою соску - это главная вещь в ее обиходе.
Соска у нее во рту напоминает пупок. Как пуповина, связывавшая с мамой, завязана наглухо, так и соска - прекращенная связь с материнской грудью. Две стадии отлучения, два кляпчика, чтобы научилась сама с собой обходиться.
Разлука.
Я думал, что ностальгия - чувство позднее, о давно прошедших временах, старика - о юности или детстве, а оказалось - по шестимесячному ребенку тоскуешь, когда он превращается в семимесячного. Чем бычтрее перемены, тем сильнее напрягается душа, чтобы удержать уходящее.
Разлука.
Ты научилась самостоятельно передвигаться по полу - помню, как был удивлен, когда из-за двери впервые показалась твоя рука, будто проткнулась сквозь стену.
Теперь, когда ты стала ползать за нами, я впервые заметил, как часто мы тебя покидаем.
Дедушки и бабушки.
Сначала дети больше нуждаются в родителях,а потом, когда дети освобождаются от этой зависимости, родители привязываются к ним все сильнее. Маленькие дети хотят быть постоянно с родителями, у которых - свои дела. Старенькие родители хотят быть с детьми, у которых - тоже свои дела. Между родителями и детьми - взаимная привязанность, расщепленная во времени.
Антисимметрия эта чудесным образом восстанавливается в отношении внуков и дедушек-бабушек. Те и другие - остаются и хотят быть друг с другом.
Познание.
Первое, что Оля научилась показывать в себе - это пупок. Потом она быстро научилась показывать и другие открытые части своего тела: рот, уши, глаза, пальцы. Но показывая отдельные части, она не могла показать себя как целое.
Когда мы спрашивали ее: "Где Оля? Покажи Олю!" - она смущалась и делала вид, что занята.
И вот однажды пришел срок гениальной догадке... На очередное наше "где Оля," - она рукой потянулась к животу, неуверенно пошевелила там и ткнула пальцем в пупок.
Вина.
На одиннадцатом месяце мы отметили возникновение у дочери чувства вины. Удивительно, что такие метафизические вещи тоже могут прорезываться в один день.
Чувство вины выдало себя в дрожи.Мы уже давно запретили Оле брать в рот тапочки. Мы сидели на одеяле в саду, Оля, вопреки обыкновению, притихла... Уже в этом, видимо, затаилось сознание греха, потому что, когда я увидел ее сосущей тапочки и тихо сказал: "Оля, чем ты занимаешься?" - она вдруг резко и сильно вздрогнула.
Никогда она раньше не вздрагивала, то была не физическая дрожь - первородный грех запал в мое родное дитя. Мне кажется, я увидел трепет Адама, вкусившего яблоко и услышавшего глас Божий. И я понял всю жалость и нежность, пронзившую душу Господа. Я впервые понял, как можно любить за грехи и почему Бог любит грешных.
Новая жизнь.
И вот ты пошла, сказала первые слова, и мы решили завести второго ребенка.
Теперь я лучше понимаю тот страх перед вторым ребенком. Когда дочери пошел девятый месяц, я вдруг начал думать о нем, представлять его - но так, как если бы я не хотел думать о нем и не мог даже представить, что у меня появится кто-то, с кем я делил бы свою любовь к дочери.
Как я мог думать так? Правда, наверное, в том, что я не хотел делить душу, пока ты нуждалась в ней целиком.
И лишь летом, когда тебе стукнул год, открылось мне, что мы оба, уходя друг от друга: ты в свой мир детства, я - в свой мир отцовства, мы встретимся в моем втором ребенке, а твоем брате.
И тогда мое желание другого ребенка, поначалу затаенное в тревоге за тебя, стало уже неотвязной мыслью и зреющим решением.
...И еще одна радость, почему-то выступающая яснее других: Олины рубашечки и штанишки вновь получат тепло от новорожденного тела, вернутся в нашу семью.
Новая жизнь.
Пойми, мы хотели и ждали его, потому что были счастливы с тобой. Нам захотелось, чтобы не кончалась твоя беззубая улыбка, беспомощное барахтанье, бессвязный лепет...
Второе дитя появится - но ведь это ты станешь второй. Он будет первым по заботе, вниманию. Мне вдруг увиделось твое побледневшее лицо, уже познавшее внутри семьи неласковость большого мира, в котором ты - не главная, не единственная.
Но такой - незаласканной, будто бы менее любимой - я еще больше люблю тебя.
Москва. 5 февраля 1979-26 сентября 1980.
_________________
Люблю свой фотоаппарат
|
Вход
Регистрация
Совместные покупки
О нас
Поиск
еще недель в 12 
в итоге бред какойто получается..как считают интересно когда выходить в декретный все-таки???????? 
!
!
А если честно то я всегда хотела двух сыновей ( т к имена были готовы заранее и выбрать одно я не могла 
и что девочке с этой задачей будет справляться сложнее чем пацану 
настроение у меня хорошее - выспалась за неделю 
пузожитель опять бунтует 
как можно не знать свою группу 
. Эх начну убираться, может разойдусь, у меня лекарство от всех болезней Движение!
я тоже все раздала 
пеленки остались все, мы их до сих пор используем